ГМы, я сильно прошу прощение за столько безалаберное отношение к квенте, пыталась сделать как правильно, но видно вышло всё равно по-своему.
Анкета построена на слове «Если». Если Сарданапал тогда принял Хаула, то … от сюда всё вытекает. Можете тыкнуть мордочкой в ошибку, всё послушно исправлю. Ещё раз Гомен... Вы идете по красивому волшебному замку. Дорогу вам указывает причудливый сфинкс, поражающий вас своею быстротой. Вы еле успеваете за ним. Вот сфинкс останавливается перед огромной деревянной дверью. Дверь сама открывается. Вы проходите в большую комнату. Здесь светло, уютно. Слева от вас горит камин, справа расположены невероятных размеров полки. Возле полок висят несколько клеток, в которых вы замечаете книги, пытающиеся вырваться наружу, издающие ужасное шипение.
- Вы, наверное, немного удивлены – доносится добрый, придающий уверенность голос. Вы поворачиваетесь и видите пожилого мага, слегка пухловатого. Его шею обвивает белая длинная борода, неугомонные усы пытаются сорвать со своего хозяина очки. – Присаживайтесь – улыбнувшись вам, произносит он. Стоящий у камина стул быстро подбегает к вам. Директор оглядывает вас.
Это было около семи лет назад. Перед профессором сидел белокурый не высокий парень, на вид лет шестнадцати. Он производил впечатление человека образованного и сведущего, по крайней мере, эти чувства надменности были написаны на остром лице, с тонкими аристократическими чертами. Это лицо привлекало, когда он улыбался. Стоило робкой улыбке тронуть его тонкие но чувственные губы, как в уголках их рождались ещё несколько маленьких улыбок, как солнечных зайчиков, прыгающих по бледному лицу. Когда он улыбался, всё вокруг приобретало другие краски. Лёгкая, в чём-то слишком по-детски наивная, очень открытая улыбка располагала к себе собеседника, враг он был или друг. На немного впалых, чётко очерченных щеках появлялся нездоровый румянец, который только дополнял общую картину умиления.
Тани – обладатель «коронного» или специфического взгляда под кодовым названием «Щенячьи глаза». Стоит ему взглянуть таким взглядом на собеседника, как он тает и сдаётся. Такие глаза смотрят не на лицо, а в самую душу, бесцеремонно играют на её тонких струнах, цепляя за живое. Они яркие, большие, цвета весеннего неба, голубые и блестящие, когда ловят отражение солнечных лучей.
Лицо овальной формы, заострённое к низу. На высоком лбу прочертили бороздочки первые морщинки от задумчивости, когда он частенько морщил лоб. С улыбкой на щеках Тани появляются милые ямочки, перед которыми невозможно устоять. На переносице ютится рой почти незаметных веснушек, которые так же только придают лицу очарования.
Немного длинные, неровно стриженые волосы едва касаются плеч, кончиками царапая кожу. Они не послушные, будто бы живут собственной жизнью. Часто, но почти незаметно, изменяются, меняя окраску от кремового, почти пепельного, жемчужного, до цвета сухой соломы (особенно по утрам, когда его голова является птичьим гнездом)
Тани можно назвать хлюпиком, его мускулатура развита достаточно слабо, он никогда не держал в руках меч или что-либо тяжелее скальпеля, зато его гибкости, пластичности и ловкости позавидует любой циркач. У него длинные ноги (быстро бегает гад), узкий таз и не очень широкие плечи. Пальцы пианиста – тонкие длинные, привыкшие дарить ласку и нежность.
Его движения могут показаться ленивыми или даже скучными. Парень лишний раз не любит пошевелиться, делая только то, от чего уж точно не отделаешься. Правильно, зачем делать то, что могут сделать другие, или же что можно вообще не делать.
Ещё тогда, семь лет назад, на шее паренька висело кольцо на обычной верёвке, на которой носят крестик. Вот только оного не было на широкой груди. В повседневной жизни одевается неброско, как можно проще и удобней – обычные джинсы, часто классически штаны и какой-то свитер.
Тонкие пальцы немного нервно барабанят по подлокотнику стула в Магпункте. Тани уже не тот шестнадцатилетний мальчонка, который впервые увидел академика. Хотя, от сегодняшнего медика его может отличить разве что несколько сантиметров прибавленных в росте и отстранённое лицо, с холодными безучастными голубыми глазами. Он, как и прежде, как и семь лет назад, может быть тем же милашкой и душкой, но теперь, лишь для близких, для родных, для кого-то, кому не жалко подарить такую ласковую, как лучики солнца улыбку. Ко всем остальным – его не интересуют те, кто не может принести ему выгоду. Или те, кто не хочет играть с ним.
Теперь все его движение стали гораздо сильнее напоминать об аристократических корнях, проснулись манеры, появились «обязательные» и «не обязательные» улыбки, улыбки «Рабочие», улыбки «насмешливые». Всё стало гораздо сложнее в его жизни с возрастом.
- Как зовут тебя, будущий ученик Тибидохса? – мерным тоном спрашивает он
- Таниэль Хаул – ответил Тани семь лет назад. Сейчас же никто почти не знает имени медика. Осталась только фамилия, на которую он только и откликается. Порою, кажется, словно он забыл своё настоящее имя.
- Расскажи, как у тебя открылись магические способности? – заинтересовался маг. Его добрые глаза внушают вам доверие.
Семь лет назад Тани рассказал Сарданапалу свою историю, не примечательную, такую же, как у всех. Почти у всех.
- Мои родители были медиками. Отец – известный онколог. – Пожимает плечами и отводит взгляд в окно, словно ища в лучах заходящего солнца спасения от тяжёлых вопросов – Он спал со своими пациентками. Не знаю, может это было какое-то одолжение умирающим женщинам, которые могли привлечь его. Будто он пытался извиниться за то, что с ними случилось, за всё человечество. Подарить последнюю надежду, последние хорошие воспоминания, хоть какие-то, кроме химиотерапии. Но не все его измены матери были такими благородными – Тани усмехнулся, это заставило его приподнять уголки тонких губ впервые, за всю беседу – Я знал, по крайней мере, трёх женщин, с которыми он спал. С моей учительницей, с моей няней и с медсестрой. Мать… - Парень заёрзал на кресле – Суровая женщина. Я… называл её Ома, это по-голландски – бабушка. Человек, закалённый невзгодами и приверженец старых традиций, она отдавала предпочтение ремню и оплеухам вместо современных методов воспитания детей. Не трудно догадаться, что детство у меня прошло ужасно. Деревянные игрушки, комплекс неполноценности, потом не те друзья, не те мечты.
Но кое в чём они просчитались. У меня был талант. Кажется, я ощущал его с самого рождения. Меня тянуло на работу к отцу и матери, несмотря на то, что я получал очередную затрещину из-за этого от Омы, и находил кружевные трусики Маргариты в кармане отца. Я шёл не к ним. Моя бы воля я бы вообще родителей не видел, хотя благодарен им, что они додумались дать мне жизнь. Я приходил к больным. Я наблюдал за врачами, медсёстрами, за диагностами и простыми сиделками. Всё это меня безумно привлекало. Уже в шесть лет я знал, чему посвящу свою жизнь. Я упивался этим, погрузился в химию, которая засасывала меня так же как медицина, усиленно занимался биологией, анатомией, исколесил пол Европы, общаясь со знакомыми врачами и профессорами родителей, перечитал горы трудов, посвящённых этой науке, и в какой-то момент понял, что смог перепрыгнуть родителей.
Последнее что я помню о них, это то, что они гордились мной…
Последний год я практически поселился в больнице родителей, где мать стала Главврачом. Я проходил там практику, обучался мастерству общения с больными, схватывал всё на лету. В какой-то момент, меня, шестнадцатилетнего парня, подпустили лечить людей. Конечно, под присмотром. Давление оказывали жуткое, но я справился. Мне пророчили блистательную карьеру медика, у меня были огромные планы на будущее. Но, кто-то поставил палки в колёса и я на полном ходу врезался в ледяную стену чьего-то честолюбия.
Пару месяцев назад я стал замечать за собой странные явления. Мои показатели росли, мне хватало одного взгляда, чтобы безошибочно поставить диагноз и не ошибаться. Когда я смотрел на больного, я шарил по нему взглядом, как рентгеном и в определённый момент по моему телу пробегала, словно волна тока, меня подталкивало к больным, и я начинал вытворять с ними ужасные вещи. У некоторых открывались внутренние кровотечения, стоило мне прикоснуться к ним. Складывалось впечатление, будто гладя их по коже, я переворачивал рукой у них в животе, сминал все внутренности и выворачивал на изнанку. Как-то у больной случилось кровоизлияние в мозг, её откачали, но паралич, приобретённый от этого, так и не прошёл.
Однажды я встретил пациентку своего отца. Красивую молодую девушку с раком печени. Она умирала, довольно быстро. Я подошел и протянул руку к ней, как почувствовал, что нахожусь пальцами в её животе, как чувствую слабые пульсирующие вены и капилляры, но в тоже время проходил, словно сквозь них. Когда я отнял руку, она была вся в крови, а на ладони покоился маленький сгусток – зародыш. Мне стоило догадаться что этот «выкидыш» дело рук моего отца. Хотя тогда уже дело моих рук. Женщина умерла от внутреннего кровотечения. Больше я не приближался к пациентам ни на шаг.
Семь лет спустя, тот же вопрос.
- Меня приняли. Ещё бы, я был потенциально опасен для общества. Мою силу нужно было унять и запрятать глубоко и надолго. Я понимал это.
Моя жизнь в Тибидохсе была более красочной, нежели дома. Я много осознал и изменился, возможно, кто-то скажет не в лучшую сторону, но это уже не вам решать. Моя учёба была блистательно только по паре уроков, которые хоть как-то касались медицины. На драконболе – я спал, на снятии порчи - делал уроки по травоведению. В итоге закончил посредственно, но зная мой талант Сарданапал разрешил мне работать в медпункте, простите, хотел сказать Магпункте, никак не привыкну к этим идиотским названием, всё не как у людей. И позволил лечить студентов, несмотря на мои прошлые грехи. Сейчас, наконец-то, я счастлив.
- Это интересно,… и какими же навыками ты владеешь?
Магия крови. Неосознанно влезает в человеческое тело, через прикосновение получает контроль над кровяными потоками в организме. Развивает эту же способность с помощью взгляда или бесконтактно. Магия тяжёлая и очень опасная, не удивительно, что Хаул ведёт себя как обычный человеческий доктор, предпочитая смешивать традиционную и нетрадиционную медицину. И этой гремучей смесью неплохо лечит юных магов.
- Каков же твой нрав?
Его самая главная черта – это двуличие. В данном случае именно двуличие, а не разнообразие. Но эта лишь защитный кокон. С самого детства он поражал тем, что с лёгкостью решал задачки и головоломки нестандартными путями, находя всегда верный ответ. В своих решениях он твёрд и верит до последнего, пока ему не докажут что он ошибается. Тогда Таниэль ухватится за новую гипотезу и будет дальше давить свою сторону. Иногда под его железным напором люди и сдаются. Не смотря, на это Хаул достаточно часто ошибается. Как и обычный человек. Он хитёр, ловок, тактичен, всегда просчитывает свои шаги и никогда не допустит в своём плане изъяна.
Но до сих пор Тани обычный студент. Это вечный ребёнок, запертый в теле злого гения. Стоит Тани привязаться к кому-то, как от язвительного, холодного морального урода не остаётся и следа. Хаул становится мягким, податливым, склонным к благодетельности, может помогать всем кому не попадя, особенно не утруждая себя задумываться над этим. Хронический романтик, ему подавай букеты цветов, ужин при свечах на крыше, купание при луне в речке и тому подобные безобразия. Готов ради светлого чувства свернуть горы, подвинуть академика и вообще разнести весь мир в пух и прах, не заботясь о том, что будет потом. Часто в этом состоянии он совершает кучу ошибок, которые приходится расхлёбывать позже. Его не интересует обыденность, ему нужно общение с неординарными людьми. Ему нравится, как думают сумасшедшие. Но сам Хаул таковым не является. Кроме неординарности и внешности, он ничем особым не отличается. Взбалмошен, эгоистичен, очень ценит свою внешность, но не считает, что вселенная вертится вокруг него. Аккуратен до безобразия и принципиален.
Кроме ребенка в нём преобладает и тёмная сторона, его мрачный гений, спящий внутри. Со временем он стал ядовит. Столько иронии и скептицизма не было во всём Тибидохсе, как в нём одном. Он кололся как ёж, и жалил всех подряд, стоило кому-то сунуться в его чётко огороженный мирок, в котором Тани чувствовал себя в безопасности от остальных и от самого себя. Воображаемые стены были проведены для всех, не было того, кто мог бы попросить его остановится или перестать хамить. Он хотел близости, но одновременно отталкивал всякого, входящего в его жизнь с надеждой, что тот изменится. Но он нуждался в них.
«Просто Блонди», если верить его же собственному высказыванию о себе любимом. Он холоден только на первый взгляд, но от остальных Блонди его отличает хотя бы благородство и немалая доля любопытства. Не говоря уже о том, что в его поведении явственно проскальзывает тенденция презрения законов и общепринятых моралей. Он наиболее трезво и объективно оценивает сложившуюся ситуацию, которая зачастую является угрожающей для жизни, и, похоже на то, что это единственный человек, к советам которого можно прислушиваться в подобных ситуациях. Если его охватывает какая-то идея, он загорается как лампочка и свернёт горы, лишь бы дотянуться до заветной цели или приблизиться хоть на шаг. Подчиняясь высказыванию Ленина, считает неудачным тот день, в который он не узнал ничего нового. Непокорен, строптив, ненавидит ограничение свободы, общество, которое навешивает ярлыки, подчиняясь старым стереотипам.
Ярый атеист и скептик. Не верит в Бога, потому что его никто не видел, потому что это что-то эфемерное, прозрачное и всюду ускользающее – как истина. Не верил в магию, пока не столкнулся с этим на собственном примере.
После того, как в душе что-то переломилось, у Хаула появились странные наклонности. Позже, гуляя с парнями, приходило осознание его особенности. У него всегда было много девушек, их тянула к нему. Было и много друзей, а теперь и любовников, и любовниц. Со временем, Хаул привык, что наиболее частый эпитет в его адрес становится «Ублюдок». Обладатель вагона и маленькой тележки различных фобий.
- Но будешь ли ты достойно учится?
- Да. - слегка смущенно произносишь ты. Директор задумывается – принимать ли тебя или нет…
- Ты принят - выслушав его рассказ семь лет назад принял его Сарданапал
